Газета Independent сообщает, что Москва возглавила список самых недружелюбных городов мира. Интеллигентный Санкт-Петербург занимает почетное третье место. Неужели мы и правда такие злые?
В конце 90-х к нам из Америки приехала девочка Таня, студентка по обмену. План был такой: она год живет в самой обычной российской семье, ходит в самую обычную школу,общается со сверстниками и изучает русский язык. Милая лубочная картинка — хоть на шкатулке рисуй. Но все пошло не по сценарию. Родители моего одноклассника, которые должны были принимать гостью в своей огромной четырехкомнатной квартире, вместо этого затеяли там ремонт. Снесли стены, разлили по полу клей и, замотавшись в обои, ушли в отказ, поэтому в аэропорт за Таней поехал мой отчим Владимир Леонидович на своем видавшем виды «Москвиче». А мы с мамой и сестрой Ж. в это время делали из нашей«двушки» «трешку» методом экспресс-перестановки. Так у Тани появилась своя комната,отгороженная бабушкиным комодом, а репутация великой державы была спасена.
Мы с Ж. быстро подружились с нашей американкой. Она оказалась славной, раздаривала джинсы и жвачку и почти ничего не понимала. Нам приходилось ей все объяснять: что такое старый Новый год, почему Октябрьскую революцию поминают в ноябре и зачем на день рождения петь песню о плохой погоде и мокрых пешеходах. Постепенно Таня стала своей. Научилась все есть с майонезом, находить троллейбусные остановки посреди чиста поля и не морщась слушать группу«Иванушки Интернешнл». Только к одному она никак не могла привыкнуть.
— Почему у вас такие сердитые лица? — удивлялась она. — Я боюсь спрашивать дорогу на улице, мне кажется, меня хотят побить.
Мы с сестрой Ж. как могли отдувались за русский народ.
— Климат суровый, — говорила я, водя ногой по грязной луже из вчерашнего снега.
— Точно! — вторила мне Ж. и пыталась призвать на помощь Пушкина. — Мороз и солнце,солнца нету.
— У нас в Миннесоте тоже холодно, — возражала Таня, — но люди улыбаются.
— Понимаешь, — наконец призналась Ж., — мы вообще-то добрые по отдельности. Но на людях ходим со сложным таблом, чтоб никто не догадался.
Привычка враждовать
Вот она, загадочная русская душа. Мы не злые — мы хотим такими казаться. Таня давно вернулась в Миннесоту (по легенде, в аэропорту уточнив у пограничника, почему у него сложное табло), а я до сих пор думаю, что же с нами не так. Каждый день я встречаю русских людей, готовых согреть, помочь, утешить, спасти. Они до последнего ухаживают за больными бабушками, бесплатно сидят с чужими детьми, подкармливают дворовых собак, в мороз голыми руками толкают чьи-то заглохшие машины. Но те же люди топчут меня в метро, подрезают на дорогах, лезут без очереди, а в очереди хамят, курят в лицо,плюют на тротуары — в общем, вовсю работают над тем, чтобы наши города поддерживали статус самых недружелюбных. Да, климат. Да, мало солнечных дней, а вместо серотонина -просто серость. Да, агрессия, которую жалко сливать на близких, а копить вредно. И да,в мегаполисах трудно любить ближнего своего, особенно если он сопит тебе в ухо и тычет в тебя лыжами. Но, мне кажется, главное не это. Мы просто не умеем общаться по правилам мирного времени. Не научены, нет такой культуры.
По русской традиции, если ты просишь — значит унижаешься. А если извиняешься — виноват. Так что никаких реверансов!
В наших головах не окрепла установка «Будь вежлив — и жизнь наладится». Наоборот,по русской традиции, если ты просишь — значит унижаешься, а если извиняешься — виноват. Так что никаких реверансов, только напор и хардкор! А еще мы постоянно ждем подвоха. Вот улыбнусь я человеку — а если он враг? Нас же годами учили искать и обличать инакомыслящих, чужаков: то раскулачивание, то поиски немецких или американских шпионов, то холодная война, то горячая. Мы сами боялись оказаться среди изгоев. Лучше уж сидеть с каменным лицом, чем вызывающе веселиться, — целее будешь. А добро можно делать дома, тайком и без улыбки.
«Мы несем на себе отпечаток пережитого нашими предками травматического опыта,передающегося из поколения в поколение, — подтверждает мой любимый психолог-консультант Нелли Якимова. — Мы можем не знать историю своей семьи, но наша психика,наше тело помнят. Это посттравматический синдром в масштабах целой страны».
