У каждого в детстве была история, когда ты ничего не можешь сделать. Когда с тобой просто очень плохо, очень жестоко поступили. И никаких уточняющих «но». Просто ты маленький и беззащитный ребёнок, которому сделали больно. Скорее всего, каждый пронёс такое переживание сквозь юность и молодость, и, может быть, так и будет нести этот свой камень дальше, пока не положит его рядом с надгробным; если, конечно, не повезёт с психотерапевтом.
Моя история была такой. Мама со средней школы дружила с Вероникой — предприимчивой и хитрой девушкой из профессорской семьи. Потом девочки выросли, мама вышла замуж за моего отца, а Вероника — удачно. Её муж (надо отдать должное, без её влияния бы ничего не получилось) стал владельцем одного очень прибыльного предприятия. И, что называется, здравствуй, красивая жизнь.
И как-то так сложилось, что Вероника папу невзлюбила. Может быть, у неё на то даже были свои мотивы: папа действительно был невыносим, если ему не нравилось то, как к нему относятся. Для Вероники же всё окружение, все близкие друзья (кроме дочери, наверное), давно превратились в лакеев. Папа был гордый и такого отношения принять не мог. Ну а я свою долю нелюбви получала просто по акции: я слишком была похожа на папу.
Мне было шесть лет, когда было решено, что мы с Вероникой (на самом деле, там была большая компания, но сейчас, конечно же, я не могу её охарактеризовать иначе как «с Вероникой») поедем в Латвию, Ригу. Я до сих пор помню, насколько роскошный дом мы снимали: там была гостиная с мрамором, похожая на бальный зал; и очень величественная лестница, прямо как из диснеевского мультика про Золушку.
А ещё я прекрасно помню, как мне нравилось скатываться на попе по ступенькам этой лестницы, и как цокали Вероникины лубутены, когда она спускалась из своей комнаты.
Вот и начало житейской драме. Так получилось, что по Риге мы передвигались в основном на велосипедах. Свой велосипед я тоже очень хорошо помню, небольшой, горный, ярко-фиолетового цвета, моего любимого и по сей день. Когда мы привезли его к дому, мне так хотелось поскорее его опробовать, что, открывая машину я, случайно, оцарапала дверцей соседнюю. Об этой тайне знал только папа.
Однако всё тайное становится явным, и когда я из детской вредности проспойлерила за общим столом папину любимую загадку, наша тайна очень быстро стала известна Веронике. Уже не помню почему, но пока было решено не говорить о царапине Вероникиному мужу, человеку, которого я боялась больше всего на свете.
А потом случилось ещё одно событие: я случайно врезалась в тётю Веронику на велосипеде, и тут уже, что называется, finitа la comedia. Испугавшись того, что я натворила, я убежала на третий этаж, в свою комнату, плакать. Но снизу меня звали довольно дружелюбным голосом, обещали не наказывать, и в какой-то момент я поверила и спустилась. Там меня встретил Вероникин муж, вооруженный тапком 47-го размера. Я уже мало помню детали, но, если я не ошибаюсь, меня согнули вдвое, зажали между ног и долго и больно били этим тапком по попе на глазах у безмолвствующих родителей.
Родители делали вид, будто ничего не случилось. А мама даже сделала фотографию моего лица после этой экзекуции. Она до сих пор висит у меня в квартире, у бабушки и даже у отца. Почему-то у всех она любимая. Конечно, тогда я не чувствовала, что со мной поступили как-то не так. Я чувствовала себя преступником, который получил заслуженное наказание. Я даже не плакала.
Но лучше бы плакала. До моего двадцатилетия это было то воспоминание, которое всплывало у меня в голове в разные тяжёлые периоды моей жизни и пронзало меня насквозь толстым стержнем, метром в диаметр, не меньше. А потом я нашла подходящего психотерапевта и смогла посмотреть на эту ситуацию по-другому.
Раз я уже пережила своё не безоблачное детство, значит сейчас я точно смогу и одна. Несмотря на то, что эта женщина, лишившая меня детства (она сделала всё, чтобы мои родители развелись, и они, конечно же, развелись), поступила со мной ужасно, несмотря на то, что мои родители не вступились за меня, хотя должны были, несмотря на то, что напоминание о моём унижении, о моей травме смотрит на меня с каждой стены, это всё уже не так важно. И мне не нужно, чтобы меня жалели и защищали. И вот тогда я стала забывать: что за тапок это был, в какой одежде был Вероникин муж, и какого цвета были её босоножки лубутены. А вот отец говорит, что мой страшный, пустой и очень обиженный взгляд он не забудет никогда. Мама? Мама делает вид, что ничего такого и не было, а я всё придумала.
Но главное не это. Главное то, что теперь я знаю, что жизнь уже отомстила этой женщине за меня. Её дочь, рожденная с серьёзным отклонением, ещё в конце XX века была заражена гепатитом С, который тогда не умели диагностировать в донорской крови. Я знаю, что я буду жить ещё лет 40-50 и впереди меня ждёт яркая и, может быть, даже счастливая жизнь. А эта женщина, несмотря на свою силу и богатство, будет вынуждена в ближайшие 5-7 лет похоронить свою дочь. Что, тётя Вероника, принесло вам счастье то, как вы травили беззащитную девочку в течение нескольких лет и разрушили её семью? Стоило оно того?
Подумайте хорошенько, ведь карма имеет всех.
Автор: Ольга Восканян
